Перед входом на агору, прямо посреди проезжей части, опираясь на палку, стояла бабушка. Безмятежно разговаривала по мобильному телефону. Водители, с трудом избегая столкновения, громко сигналили, ругались. Наконец она отреагировала: оторвалась от трубки, воздела клюку вверх, и завопила: «Вы все – неврастеники! Неврастеники! Тут нет ни одного спокойного человека – кроме меня!»
***
Прокопий сидит близ своего прилавка со специальным недовольным видом художественного руководителя или тренера (скрещенные руки, напряженный взгляд, закушенная губа), покуда его помощница Зои, надрываясь, орёт: «Анчоус по три! Берите анчоуса по три!»
Дождавшись паузы, Прокопий подходит к ней и негромко инструктирует:
– Ты просишь, а должна зазывать. Понимаешь разницу? Потом. Где твой пыл? Тде твой пыл, я тебя спрашиваю? Где фантазия? Наша конкурентка Мирто заявила, что ее анчоус – в плавках. Так? Каков наш ход? Правильно! Кричи, что наш анчоус – в стрингах!
***
– Апельсины должны быть тяжелые, так ты узнаешь, есть ли в них сок, – объяснял Нектарий госпоже Мирто суть вещей.
– Почему у меня нет нектаринов и персиков? Потому что они были превосходные и сразу кончились!
***
Сентябрьские розы пахнут не розами, а простой травой, но тени все еще по-летнему неглубокие.
Рядом с рынком в кафе под зонтиками расположился «тихий народ» – пожилые дамы, пьющие кофий и наблюдающие за жизнью с безопасной дистанции, в тенистой тишине. Они по очереди рассказывают свои истории, слагают пенсионерский греческий декамерон.
Сегодня был черед госпожи Стильяни делиться воспоминаниями:
– Жарко, – начала она издалека, как опытный новеллист, – но это ничего! Когда я работала в таверне в Ламии, вот где была жара. Шесть сковородок одновременно! Сам Микис Теодоракис приходил на кухню меня благодарить.
– Что он ел? Что ему понравилось? – разволновались дамы.
– Ел все, но по чуть-чуть.
Стильяни отставляет чашку с кофе, чтобы было удобнее жестикулировать, и продолжает:
– Но то Ламия. А как я работала на Скопелосе. Пришлось изображать глухонемую итальянку – их стряпуха-сицилийка заболела, попросили меня. Я им – «да я не умею итальянское», а они мне – «ничего, Стильяни, научишься!»
– А почему глухонемую? – встревает госпожа Афанасия.
– Гости-итальянцы хотели благодарить. Нельзя было признаться, что готовит гречанка: ресторан-то итальянский! Поэтому меня показывали им в окно, и максимум, что мне разрешалось, – улыбаться и посылать им воздушные поцелуи. А мне так хотелось их обнять! Особенно, когда они кричали мне – «мамма, ла мамма!»
Глаза Стильяни влажнеют. Она вытирает их крепкой рукой, которая, по ее собственным словам, «никогда не устает, поскольку много работала».
– Признайся, ты шутишь? – допытывается Антония.
– Конечно, нет, – удивляется вопросу Стильяни. – Ресторан «Калипсо».
***
… Господин Костас, рыбник, что-то прокричал мне издалека. Я не разобрала, мне показалось, что он спросил что-то странное, мол, что у меня в руке.
– Что у тебя в руке? – снова проорал Костас.
В полном недоумении уставилась на свою руку. В ней был целлофановый мешок с тремя большими помидорами.
– Помидоры. – говорю.
– Я так и знал! Розовые?
– Розовые.
– А где ты их купила?
– У Афины, той, что рядом с Нектарием.
– Ну надо же! Ведь я обожаю розовые помидоры, – Костас раздражался все больше. – Афина это знает! Должна знать! Мне она сказала, что они у нее кончились! Я ведь ей – и лучшую рыбу, и лучшие цены, а она так со мной!
– Господин Костас, – сказала я, – разрешите подарить вам эти помидоры. Для меня они совсем не так важны, как для вас.
Костас мгновенно стих.
– Не надо! – вскинул голову он. – Во-первых, у меня есть гордость. А во-вторых, – свой огород! Мне важна человеческая благодарность!
С одной стороны, грустно думать, что тебя не будет, а здесь ничего не изменится. Но, с другой стороны, это хорошо. Хорошо, когда существует что-то, что живет само по себе, вне добра и зла, и это что-то – всегда на стороне человека.
Соскучилась по агоре.
Свежие комментарии