Ох, новый день, новая кровь, новый вызов. Мальчик непривычно весел, но ничего, очередной допрос собьет улыбку с лица этого мальчишки. По крайней мере, так думал святой отец, но, увы, когда, казалось бы, силы окончательно покинули ловчего, он вдруг что-то шепнул его послушнику Иннокентию.
И этого хватило, чтобы тот стал белым как полотно и, уставившись на ловчего, захлопал глазами, словно открещиваясь от услышанного.
И это полностью убило всё наслаждение от целого дня работы. Что такого знал ловчий, чего не знал он? Как он мог одной или парой фраз перечеркнуть годы воспитания, методичного подхода к его воспитаннику. Что могло встать между ними? Конечно, это можно было попытаться выбить из ловчего, но шансы были так малы, было понятно, что он уже настолько ослаб, что почти не понимает, что происходит вокруг, плюс его сила воли и терпимость к боли были выше всякой нормы. Поэтому узнать это можно было лишь от самого ученика.
* * *
Ложь. Она сквозила в карих глазах, как медленно стелящийся туман адского пламени, и Кристоф видел её так же ясно, как и святой крест на груди. Массивный, он олицетворял собой не только веру, но и тяжесть бремени, которое они принимали на себя, вступая в эту неравную борьбу. А Иннокентий врал. Смотрел в глаза и лгал. Наивно, глупо, понимая, что это невозможно, но, тем не менее, врал и продолжал, не смотря на всё его усилия. Целый вечер ушел на увещевания и призывы к самым истокам его веры. Но безрезультатно, за целый вечер он не сказал ни единого слова правды, лишь ещё больше очернил свою рясу священника.
Устав ото лжи своего ученика, отец Кристоф завершил дознание и отправил приказ о казни к королю. Его подпись была необходима, хотя, по сути, являлась лишь формальностью. И вообще, все дело было почти завершено. Отчасти благодаря глупой попытке сбежать ловчий сам подписал себе и ведьме смертный приговор. Осталось лишь насладиться этим прекрасным мгновением и после разобраться с Иннокентием, вылечив его от ведьмовской проказы. Впрочем, кое-какие мысли у него всё-таки были на счет своего послушника, не зря же он столько лет изучал колдовство.
* * *
Очарование, влечение, страсть – вот, что являлось основным оружием этих похабных, награжденных дьявольской красотой, женщин. Так они и сводили с ума верных церкви мужчин, утаскивая их в пучину греха. Может, об этом и сказал ему плюющий кровью ловчий? Этот наглец, который столь смело пошёл против него, против самого посланника божьего.
В дверь тихо постучали. Оказывается, в столь длинную ночь не он один всё ещё не находил время для сна и, надо же, никто иной, а сам принц пришёл к нему в гости. Святой отец улыбнулся – он был рад этой встрече, зная, как себя вести и чего хочет принц. Он был полностью готов к этому разговору.
Молодой принц вошёл молча, бросив небольшой кивок. Как обычно, он смотрел прямо, без лишней выразительности в жестах.
– Я Вас слушаю, Ваше Высочество.
– Что вы хотите за Виктора?
– За его душу – ничего, – улыбнулся Кристоф. – А остальное уже никак от меня не зависит.
– Всё зависит именно от Вас, святой отец. И мне нужен ответ, – железно сказал принц.
– А что взамен?
– Взамен я не буду мешать Вам и Вашей воле на этой земле и в этом государстве, Вы обретете во мне ценного союзника, ведь, скажем прямо, король несильно благоволит Вам, Вы лишь нужны ему для определенных дел. Я же, со своей стороны, обещаю Вам полное покровительство. И всё, что мне нужно – это Виктор.
– Но он сознался, он преступник и еретик, я не могу освободить его.
– Насколько мне известно, он ни в чем не сознался, ни одна ваша пытка не сломила его дух,
– Согласен и это можно объяснить его силой духа, а не отсутствием вины.
– Оставим это. Вы умны, святой отец, именно поэтому я пришёл сюда. Я знаю, что движет Вами, и что Виктор оскорбил Вас, но он уже поплатился за это. Вполне разумно будет признать сейчас, что он невиновен, так как ни одна пытка не заставила его признаться. Что касается ведьмы, она мне не нужна.
– Уважаемый принц, неужели Вы думаете, что мною движет месть? Увы, я далек от этих земных чувств. Единственное, что движет мною – это вера и жажда в очищении этой святой земли. Поэтому я не могу принять Вашу просьбу. Ведь, освободив этого еретика, я потеряю в своей вере, это будет, как бы правильней выразиться, недостойно моей чести.
– Перестаньте, Вы уже переломали ему ноги, сделав его инвалидом, какой суд, святой отец? Это обычное преступление из жажды мести.
– Вы ослеплены влиянием ведьмы, сын мой, поэтому я прощаю Вам Ваши слова, – зло блеснули глаза святого отца. – Но только в этот раз больше так не выражайтесь. Ибо даже Ваш король не в силах противостоять божьему суду.
– Ну что ж, Вы сделали свой выбор, святой отец. Такова Ваша воля. Надеюсь, это продиктовано здравым смыслом, а не чем-то ещё. Позвольте откланяться, – быстро сказал принц и вышел.
Проводив его взглядом, Кристоф спокойно сел в кресло. Конечно, его несколько позабавила эта бессильная злоба молодого сына короля, но печаль не ушла, он всё так же думал о том, что же сказал ловчий его послушнику.
На следующий день, получив приказ о согласии на казнь, Кристоф не без удовольствия наблюдал, как быстро была оповещена чернь, как четко, без помех, возвели в центре площади деревянный крест, очистив её от лошадиных испражнений и хвороста. Как ровно по часам вывели осужденного в пособничестве ведьме и, привязав его к дереву, зачитали все его прегрешения, а затем, получив согласие, подожгли хворост.
Святой отец внимательно следил за тем, чтобы ловчий не задохнулся, чтобы два его помощника всё время отгоняли дым, дабы еретик прочувствовал весь святой огонь. Только вот как они ни старались, ловчий так и не заорал. Его красные, наполненные болью глаза, так и не смогли освободить свои чувства. Он так и сгорел, не обронив ни единого слова. Этот смелый мальчик, ослеплённый ведьмой человек.
Выйдя в центр площади, святой отец поднял носком очищенный от кожи череп. Пустые глазницы были абсолютно безучастны к жизни, они являли собой пример правильно гибели от правильных рук.
* * * – Изабель, – тихо позвал Иннокентий, подойдя к клетке как можно ближе. – Ваш друг мёртв. Он был сожжен вчера на площади, но, если вам будет от этого немного легче, то он не кричал.
Изабель не двигалась, на её перепачканном грязью лице медленно текли слёзы. Тишина, зачарованный тьмой взгляд… Она смотрела в никуда, полностью закрывшись в собственной оболочке. Послушник уже встречал нечто подобное, когда они вырвали из рук матери младенца и кинули его в святой огонь. Мать, потерявшая его, точно так же смотрела в глухую стену пыточной. И даже накалённая добела металлическая сетка не смогла вырвать её из этого оцепенения.
Не понимая, зачем, Иннокентий наклонился и сел на уровне её глаз. Он старался сделать так, чтобы она смотрела на него, но, увы, это взгляд проходил в пустоту.
– Изабель, Изабель, вы слышите меня? – снова позвал он её.
– Да, – тихо откликнулась она. – Я вас слышу, инквизитор.
– Завтра вас поведут на казнь, и я хочу, чтобы вы приняли это, – он протянул ей небольшой флакон. – Это ослабит вашу боль.
Она пододвинулась поближе к стене и рукой вытерла лицо. Белая красивая кожа, неустанно боровшаяся с копотью и сыростью, выступила безукоризненно, подарив красивую улыбку, изменившую её грязное усталое лицо.
Внутри у Иннокентия всё сжалось, он почувствовал, как легко, как непринужденно она полностью убирает все его догмы, как легким движением руки сносит все структурное монолитное повествование от церкви. От святого отца.
Хотел ли он её поцеловать? Несомненно. Хотел бы взять её за руку? Да. Но ни то, ни другое было невыполнимо, так как итог один – смерть.
– Изабель, я оставлю его здесь, на полу, – сказал он, медленно поднявшись, и уже у самой двери услышал её мягкое «спасибо».
* * *
Улица была забита до отказа, всюду стояли глашатаи, на наспех сколоченных трибунах сидели королевская свита и вельможи. Святой отец стоял возле костра и читал приговор. Делал он это громко, так, чтобы все слышали его мощный волевой голос. Иннокентий также был возле костра, в его обязанности входило следить за тем, чтобы дрова были сухие, ведь вчера был дождь, и всё могло закончиться, не начавшись.
Изабель вывели под громкие звуки труб. В неё, как обычно при таких экзекуциях, летели гнилые помидоры, тухлые яйца. Толпа с ликованием встретила эту девушку, столь лихо взявшую на себя вину за все беды, случившиеся с ними.
– Изабель, веруете ли вы в Бога нашего, принявшего мир этот за обитель жизни нашей, – громко наставлял на последний путь святой отец, всплеснув руками. – Признаете ли вы грех, сотворённый вами? В очищение, в боль, подаренную Богом нашим, в справедливое возмездие над всеми падшими, в то добро, что свершится в данный час на данной земле? Отрекаетесь ли от воли нечестивой, помыслов грязных и прочего чёрного в душе вашей?
Иннокентий видел, как азарт и игра полностью овладели святым отцом. Как яркий огонь в его глазах был ярче пламени любого костра, как его внутренняя вера полностью осветила его. И это было удивительно.
Привязав Изабель к бревну, он уловил запах её тела, грязь и остатки нечистот. Он поднял голову и увидел, что она смотрит прямо на него. Руки предательски задрожали, сердце стало биться так, что вот-вот и вырвется наружу. Даже святой отец украдкой посмотрел на него. Иннокентий отошел от Изабель, но она всё ещё продолжала смотреть на него, пока, наконец, огонь не поглотил её.
Иннокентий улыбнулся. Да, мир странен. Где-то был слышен голос отца-инквизитора, где-то из ложи смотрел принц, из глаз которого текли слезы по утраченному другу и по смелости, отданной на плаху управления страной, где-то села на выжженную землю птица, ища червяков меж костей матери-ведьмы. Увы, но всё это стало частью этой страшной истории.
Он снова вспомнил слова ловчего и понял, что поступил правильно, отдав ей яд. Только вот откуда ловчий узнал о том, что именно церковь стояла за убийством его родителей. Откуда у него было это письмо? Впрочем, пока это не важно, главное, что он выполнил свою часть сделки. А что же касается отца-инквизитора, то пока время на его стороне. Но это пока.
Он снова посмотрел на ведьму. Все же огонь всегда уродует людей. Какими бы грешными и ужасными в душе они не были, увы, но он всегда делает их ещё ужасней. С этими мыслями он и пошёл к отцу-инквизитору, чувствуя, как серебряный крестик, подарок его покойной матушки, все сильнее и сильнее прожигает его грудь.
Автор Заврин Д
Свежие комментарии