- Широка степь, Колька... широка... - попыхивая самокруткой, хриплым тихим голосом произнес пожилой мужчина.
Его потемневшее лицо, испещренное морщинами, обдувал теплый степной ветер, а в отблеске почти потухших глаз красное солнце медленно садилось за горизонт.
- Бывало так... - продолжил он. - Сядешь с ребятами, хлебнешь кипятка - внутри тепло немножко.
Так же на закат смотришь, и вроде кажется - вот, и война на закат... А как ночь, так громыхать начинает. И бежишь-бежишь по этой степи, думаешь: "А доживу ли я до следующего заката? До следующей кружки с кипятком?"- И то верно, Федька, - в быстро наступающих вечерних сумерках вспыхнула еще одна самокрутка. - До сих пор, думается, воюем... А только за что? За кого?..
- За детей, за жен, за внуков, - старик глубоко вздохнул и хмыкнул. - Только ни дети, ни внуки за это медали тебе не дадут. Благодарность - вот она медаль, только такая редкая. Не у всех... блестит... А помнишь, Коль, вон там - на холмике - Толю с Сашкой оставили. До сих пор сердце за них болит - легли, да не отпетыми. Только и успели, что землей присыпать их. Как им там?
- Да как и всем, Федя... Как и всем. Богу думаешь, велика печаль, как кого присыпали и отпели? Как жил, что сделал - стало быть, это важно.
- Стало быть...
Вдали, за бескрайней степью, уже едва брезжила багровая полоса, а за спиной из иссиня-черной темноты неба, как маленькие оконца, начали потихоньку проступать звезды.
- Коль, а Коль? - спросил старик, глядя наверх, на эти поблескивающие точки.
- Ну?
- А как ты сам-то? Мне-то уж кажется уже, что с головой у меня... беда. На покой бы мне - свое отжил...
- Ну ты, Федя, говорить горазд. У тебя же правнук скоро родится, так что погоди еще душу отдавать. Сам я как всегда - в боевой готовности.
- Шутишь... Да я все думаю...
- Чего ты думаешь?
- Да вот как так получается: война-то - она закончилась, только товарищи мои - все они в поле лежат. Не увидели, не порадовались, а я один - живой. Всю жизнь прожил, а о том все мысли у меня. Понимаешь, Коля?
Зашелестела в степи трава, словно заговорила-зашептала. Снова поднялся ветер, ласково потрепал седые волосы мужчины. Погасла одна самокрутка.
- Да в том-то и дело, Федя... - напротив старика поднялась высокая фигура. - Полегли мы, да говорить не можем. Что костьми сырыми скажешь? Пойдешь разве к женам, детям, внукам? Ты вот один - все им да расскажешь. И нам рассказал... Нам-то, мертвым, много ли надо? Нам уже и водицы не испить.
Замаячили на холмике сгорбленные тени, выпрямились, поправили шинели и пошли вперед, медленно тая вместе с оставшейся нитью заката.
- Прощай, Федя... Наша война еще не закончилась. Широка она и вечна, как эта степь... Спасибо тебе, что не забыл.
Старик промолчал, только вздохнул, а усталый взгляд из-под густых седых бровей провожал бесшумно уходящую фигуру вдаль.
Ушли тени, растворились, а память - осталась она. Разлетелась ветром по степи, слилась с тихим шепотом шелестящей травы...
Исчезла алая нить заката, погружая все в темноту, только маленькие точки звезд и луна едва освещали путь старику, который тихонько брел обратно - туда, где больше нет войны.
Свежие комментарии