Колдун умирал страшно. Выл. Грыз дубовую лавку, на которой лежал лицом вниз. Чёрная, кудлатая борода его спуталась мочалом. Доска крепчайшего дерева, отполированная годами сидения, не могла справиться с его крепкими зубами.
Колдун знал, что, лишь одолев доску, он сможет дать зарок, выпустить Силу чёрную, колдовскую, потустороннюю.
Всю жизнь вела его она, помогала, а сейчас кипела в нём, сжигала внутренности, рвалась наружу. Но новое тело Колдун дать ей не смог, а Сила хотела жить…До «воли» ещё дело было. И никто уже не вспомнит, когда в деревне появился низенький, крепкий, чернобородый человек. Поклонился обществу мешком зерна сорочинского, выбрал место на отшибе, землянку выкопал. Обосновался в общем… Девки к нему бегали, бабы похаживали. Всегда чисто в землянке, зимой – травы пахучие, летом – цветы полевые. Пища лучшая. Жил бы спокойно, да на девок и баб, что ходили к нему, словно лихоманка нападала. Трясло их и вновь тянуло бежать в курную его землянку. Не спрячешь такое в деревне. Не утаишь никак. Кому может понравиться?
Собрались мужики всем обчеством, жердины да оглобли повыдергали, пошли учить. Может и убивать, но тут уж как Бог даст. Никак не дал. Когда окружили, словно из-под земли поднялся великан чернобородый, захохотал дико, гикнул. Пошла на него деревня, да поднялся туман, в том тумане и передрались, кое-кого и покалечили. Шли стричь – вернулись стриженными.
Поп из соседнего села добраться не смог, да и пристав не мог, и воинская команда. Кружила их по лесам Сила, оберегала Колдуна. Тогда и поклонились ему мужики.
Богатеть стали хозяева с тех пор без власти, укрыл Колдун деревню от взглядов чиновных, сам взял девку – Аксютку, конечно, без Божьего благословения, да и нередко прогонял её к отцу-матери, когда на день, когда и на год. Но что девка, по сравнению с привольной жизнью? Безобразничать перестал, избавился от ведьмы окрестной.
А как было? Да почти как в той сказке. Волостной свадьбу сыграть затеял, да не всех позвал. Встал санный поезд на подъезде к селу, не идут дальше лошади. И невеста шубу сняла, платье рвёт на себе. Колдун дружкой был, видит, неладно творится. Вокруг лиса крутится. Указал на ту лису друзьям жениха, да приятелям невесты. Взяли в кнуты. Кони дальше пошли, а после прознали в деревне, что умерла в селе бабка, будто бы исхлёстанная вся плётками…
Так и жили. Уже и имя забыли. Уже – Дедушко. Со страхом и уважением. Уже и Аксютка сподобилась, и сын крепкое хозяйство завёл, Алексей, внучок белобрысый подрастал. Но попросилась Сила вдруг в новое тело… Стар стал Колдун. Пришла пора умирать.
Внуку Лёшке было уже 15. Отрок справный, ладный. Начал его Дедушко привечать. Лясы точить, как у нас говориться. Чем пронять паренька – ясно было без слов. На вид его задумчивый только глянуть. Девки. И повёл его вечером Дедушко на посиделки. Не в избу, конечно, так, в окно поглядеть.
Смотрит Лёшка в окно, сидят девицы в избе, прядут чинно. Вдруг, вода из голбца пошла. Ног их касается, беспокоит. Всполошились лебёдушки, да на лавки. А вода поднимается, подолов сарафанов касается, выше подбирается. Тут и стали девки сарафаны поддёргивать, а то как родным объяснить, почему мокрые пришли, в какой росе с кем катались? В какой воде с кем плескались? Так и увидел Лёшка скрытое, сокровенное, пуще глаза сберегаемое…
Задумчив стал ещё больше. А Дедушко вокруг него ужом вьётся, лаской кружится. Хочешь, да хочешь также уметь? Научу ведь, научу. То ли вслух говорит, то ли прямо в голову слова забивает. Поманила Лёшку Сила. Вначале поблазнила, теперь зацепила…
В полнолуние прибежал к Деду. Согласен учится, на всё согласен. Повёл его Дедушко в баню, раздеваться велел. А ещё велел крест сымать, под левую пятку в сапог класть да в парную идти. Как есть, голым и в сапогах. Лёшка всё сделал, а как дверь распахнул, обомлел. Сидит собака на пороге, глазища огненные, масть чёрнущая. Жар так и пышет. А дед успокаивает. Не бойся, де, отрок, в пасть сигай, из гузна выйдешь. Обомлел Лёшка, а дед его в спину. Страх вырвался из парня, пальцы сами в щепоть сложились, перекрестился…
И всё. Холодом повеяло. Завыл страшно Дедушко. Да нет, снова Колдун, но уже сломленный. Не передал Силу, не справился. Забился в судорогах, криком зашёлся. Мужики прибежали, в избу его, к дубовой лавке ремнями…
Умирал Колдун страшно. Вой над деревней не умолкал три дня. Мужики стояли вокруг избы с кольями. Когда настала тишина, даже не заметили. Сутки ещё никто не входил в жильё. Когда вошли, увидели, прогрыз Дедушко лавку. Насквозь. Дал зарок. Отпустил Силу и успокоился.
Что за зарок, спросите? Один у них зарок, у сломленных. Передать Силу родным. До седьмого колена. Кому – чёрное, кому – белое, кому мир, кому смерть, это уж как получится… Распылить её, проклятущую в пространстве, в дыре чёрной. Для того и грыз лавку. Дыру творил.
Что дальше было? Алёшка онемел, поседел. Со временем отошёл. Женился, но заикался до самой смерти. Старший его сын в Гражданскую отряд укрывал, что от «красных», что от «белых», помогала ему Сила. А прадеда моего, Ивана Алексеевича, толкнуло что-то ночью в 1930-м, и он прямо ночью побежал в сельсовет и передал в колхоз своих четырёх коней. Позже узнал, что утром должны их были раскулачить. Через год родилась бабушка, в голодном 1931-м. И не хотела мать живой её оставить, да сестра проснулась. Была и ведьма в роду. Не злая, не добрая. Много видела, знала. В 1982-м умерла.
А я? Я – седьмое колено. И иногда ощущаю дыхание Силы…
Автор Максим Подкин.
Свежие комментарии